Б.А.Отроков

Свою  семью  Борис Александрович любил,  это было видно по тому,  как иногда прорывались у него добрые слова о детях, жене, племянниках, но ненавязчиво к собеседнику, а только тогда, когда это приходилось к слову и к месту. И невозможно было не заметить, с какой теплотою им  это говорилось.

В компаниях Отроков умел поддержать разговор на интересные темы, выпивка не была его страстью, но и не отказывался, не желая обидеть кого-то. В разговоре мог и поспорить, с ним было интересно,  и разницу между нами в возрасте на 15-20 лет мы как-то не замечали. Видимо, из-за его тактичности и деликатности характера, или,  может, оттого – в его глазах всегда  неистребимо теплился приветливый огонёк задора и молодости.  Но, и по моей памяти, огонёк  этот стал в какой-то момент … уставать….

Причин было достаточно. Хотя Борис Александрович о том лично никому не говорил, но по нему было видно – как сильно он неравнодушен к несправедливости и чванству, разгильдяйству и непорядочности.

Помнится, как-то пришёл я в его кабинет. Чувствовалось, что он чем-то угнетён, таким его я ещё не видел. Сидел один, явно кого-то ожидая. Вошёл редактор, и сразу вопрос: «Ну и как?..» Тот ответил не сразу, задумчиво помолчав, негромко, но с возмущением: «Да никак… одни тезисы...». Я понял –  здесь не до меня,  и вышел. Но на улице Борис нагнал меня: «Подожди, пойдём вместе, по пути – я до горкома». И поведал – Первый секретарь должен был  дать обширную статью из  своего областного доклада о развитии района и города, но спихнул это на редакцию, в сопроводиловке приложил лишь некоторые цифры, которые не охватывали всего. Вчера Борис просидел с обеда до вечера у Его кабинета, была такая  договорённость - об их  встрече,  для уточнения. Но не был принят, был не в духе, и вечером, уходя … даже «не заметил» Отрокова. А сегодня уже редактору давал по телефону «накачку»  из-за отсутствия в последнем  номере газеты данного доклада. Говорил о том Борис возмущённо, но сдержанно. Чувствовалось – сдержанность  эта даётся ему с трудом. И тут же перевёл разговор на другую тему, отчего стало как-то на душе светлее. Идём. Говорим. Вот и горком. Я останавливаюсь, но Борис,  входя в дверь всемогущей организации, сделал мне знак следовать за ним – разговор-то не окончен. Так и прошли мы в добром настроении прямо до кабинета Первого. А тот уже у дверей, и сразу Борису громко и неприязненно: «Ну, что вы там написали?…». Борис в ответ, ещё сдерживаясь, и тоже громко: «Нет,… это вы что написали? – и,  помрачнев лицом,  сделал знак мне удалиться – Первый уже и на меня смотрел неприязненно.

Очередной номер газеты вышел уже с обзорной статьёй Первого. Но дня через три Борису Александровичу  вызвали на работу «скорую». Случилось это вечером после рабочего дня. Тогда я узнал - у него и до этого  пошаливало сердце. И  жизнь не баловала – хватало недоразумений по работе, ушли одна за другой недавно его сёстры в среднем  возрасте. Но Борис всё это переживал, наверное,  острее других. С его-то душой….

Стали замечать – иногда мрачен Борис, но своей приветливости к окружающему миру и к окружающим его людям не терял.

С ним всегда было легко общаться. В помощи никогда не отказывал. Часто обращались к нему коллеги – имелся хороший снимок или зарисовка, а к нему требовалось небольшое, но яркое стихотворение. И у Бориса рождались на лету те недостающие, сродни шедевру, четверостишья.

Однажды, я пришёл в редакцию, и Борис спросил меня – нет ли у меня стихотворения  про костёр или что-то подобное - необходимо в номер к открытию пионерлагеря «Незабудка». У меня такового не оказалось. Он попросил придумать что-то. Но и мне было что-то не до этого. Подошёл Балачан –пошутили,  посмеялись,  и я собрался уходить, попросив у них бумаги для письма. Они привели в типографский склад, где было много обрезной бумаги – бери, мол. И о чём-то перемигнувшись, вышли за дверь, из-за которой слышу шутливый голос Бориса: «Никуда не торопишься?» Я ответил, что часок есть у меня. Борис: «Ха-ха-ха...Вот часок и подумай  о стихотворении…».  Балачан добавил: «Там телефон – напишешь – позвони…» Я думал, что это розыгрыш – дерг за ручку, но дверь и вправду оказалась закрытой. И их шаги по лестнице – удаляющиеся. Сначала обиделся, но делать нечего – пришлось сочинять. Получилось четверостишье:

Искры в небо – жёлтой кучей,

Филин ухает в дали.

От костра на лес дремучий

Тени чудные легли….

Подумал, и написал ещё три куплета. Звоню Отрокову. Потом открывается дверь, и в проёме – искренняя улыбка Бориса, от души благодарит,  искренне жмёт руку. Где уж тут на такого обидеться?!

Я уже упоминал о литературном творчестве Бориса Александровича. Но теперь, спустя много времени,  нужно сказать - творил он удачно, и плоды его творчества можно отнести к разряду золотых россыпей. Жаль только  - мало их дошло до нас.

8 февраля 1989-го в «Трудовой жизни» я прочёл некролог. И стало пусто и неуютно на душе, как и у многих. А было Борису тогда всего лишь 53.  6 февраля – подвело сердце, которого у него на всё и на всех не хватило… Было для многих это событие в городе  неожиданным и тяжёлым.  Будто родного человека не стало….

Он оставил в нашем сознании  добрый и светлый след, который долго не исчезнет….

Владимир Рязанов

Январь-февраль 2010г., г. Куйбышев.