Антон Лукин

Илья Петрушин возвра­щался к себе домой. Был в гостях у Егорыча на другом конце деревни. Приняли с ним немного, поговорили по душам. Давненько так уже не засиживались. Завтра выходной, можно немного и расслабиться. Работал Илья в колхозе механиком. Без его золотых рук не об­ходилась ни одна техника. Председатель все никак не мог нарадоваться им.

- Без тебя бы, - говорит, - все, пропали бы. Ни за что бы план не выполнили.

И тоже верно. Техника нынче старенькая уже. За ней глаз да глаз нужен. А ра­ботал Илья со всей душой, с нежностью относил­ся к тракторам и комбайнам, может, потому и машины одного его и слушалась.

Илья шел легкой поход­кой по деревне, поглядывая на небо. Бледнолицая луна ярко светила сверху.

- Ты гляди-ка, зараза какая, - улыбнулся он, - разыгралась-то как.

Кругом тихо. Хорошо. Только с невестами и гулять. Кузнечики поигрывают где-то в темноте. Илья вспомнил, как семнадцать лет назад с Марусей гуляли по деревне. Так же светила луна, так же подмигивали звезды с неба, так же играли кузнечики, так же было хорошо и легко на душе. Проходя мимо Сомо­ва дуба, Илья запри­метил чей-то силуэт. Кто бы это мог быть, да еще один? Подойдя поближе, Петрушин узнал своего соседа.

- Кузьмич, ты чего тут один скучаешь?

- Илюша, ты это?

- Ну, а кто же? Чего, гово­рю, сидишь тут один?

- Да я это, - старик про­молчал.

- Снова?

- А?

- Снова, говорю, буя­нит?

- Да нет, что ты, нет.

- А то я не вижу, - Илья присел рядом на траву, до­стал папиросу, закурил. – Чего он у тебя опять?

- Успокоится сейчас, спать ляжет, э-э, - Кузьмич махнул рукой. – Все хорошо, Илюша, все хорошо.

- Поговорить бы с ним надо. Не дело это.

- Ты что?! Не надо, Илюша. Он же сейчас дурной.

- Это ты, батя, прав, ко­нечно. Но ведь это тоже, извини, не дело. Когда же он у тебя за ум-то возьмется, а? Как опрокинет кружку бра­ги, так и герой сразу.

Кузьмич слегка просто­нал, то ли соглашаясь, то ли просто, чтобы не молчать. Илья посмотрел на него, на его печальные глаза и тяжело вздохнул. Жалко ему было старика. Живешь, работаешь, всю душу вкла­дываешь в детей, а потом вырастают они и плюют тебе в эту самую же душу. Речь шла сейчас о Мака­ре, о младшем сыне Кузьми­ча. Был у него еще Иван, да утонул пятнадцать лет на­зад. А старшая, Елизавета, в городе сейчас, замужем, редкий раз приезжает. Макар тоже поначалу, как из армии пришел, в город подался. На Горьковском автомобильном заводе работал. В технике души не чаял. Же­нился. И все бы хорошо: и голова, и руки есть, а нет, запил, будь неладным оно, это вино. И ведь как бывает-то. Одни выпьют, вроде бы и ничего, спать ложатся, тихие. Но этот же, как опро­кинет за шиворот, злыднем становится. Бесы вселяются. Психует, с кулаками на всех лезет. Пожили с женой семь лет да разошлись. Понятное дело, сколько же терпеть бабе можно.

Вернулся в деревню и опять задурил. Нет бы  - в колхоз устроиться Илье на подмогу, любой трактор с закрытыми глаза­ми соберет, так нет, запил, и ничего ему теперь, кроме водки, не нужно. Вся радость у него в ней, на седого отца не стыдится руку поднимать. Выпьет и давай буянить. Кузьмич молча избу покинет, пройдется немного по деревне, подождет, пока тот заснет, только потом вернется. Дурной Макар, когда пьяный. Трезвый-то спо­койный, все больше молчит. И сколько это продолжаться будет, неизвестно. Ясно одно: к добру это не приве­дет.

Илья потушил папиросу. Ругать и говорить о Макаре плохо сейчас не хотелось. Старик и сам все прекрасно понимал. Разговаривать нужно с тем, с молодым мерином, да только тоже все без толку, как об стену горох. Да ведь ладно бы, если Кузьмич плохим отцом был, пил, бушевал бы, другое дело. Так ведь мухи сроду не обидел, оттого и обидно.Хорошо Илья знал стари­ка. Тихий, рассудительный, всегда в работе. Жену Тамару вот только как схоронил четыре года назад, молчаливым каким-то стал. Тяжело ему одному на старости лет, а тут еще и сын праздники устраивает.

- Может, накатим по­маленечку, а? – предложил Илья.

- Да не надо.

- А то у меня есть.

- Ты же знаешь, я как-то не очень ее.

- Да я тоже не очень, - Илья тихонько вздохнул. – А вот сейчас бы немного выпил.

- У тебя чья? Никифо­ровой?

- Баклановых.

- Баклановы хорошую гонят. У тебя с собой что ли?

- Дома. Да я схожу сей­час, - Илья поднялся на ноги.

- Не надо, не буди никого.

- Да я аккуратно. Ты толь­ко это, Кузьмич, не уходи пока.

Илья отправился к дому. Хотелось выпить с Кузьмичом, разговорить его немного. Он прекрасно по­нимал, как старику тяжело, а с Макаром завтра утром поговорит снова. Не дело это, когда сын на отца руку поднимает. Лишь бы пить бросил, а там бы с работою помогли бы ему.

Только Илья зашел в избу из комнаты послышал­ся Маруськин голос:

- Илюш, ты?

- Гоголь.

- Кто?

- Да я это, кто же еще.

Илья разулся, прошел на кухню. Зашла Маруся:

- Чего не раздеваешь­ся?

- Папиросы закончились. Посижу еще, покурю. Ночка-то нынче какая, а!

- Ты спать-то собира­ешься?

- Сейчас приду.

Илья достал из шкафчи­ка бутылку самогонки.

- А это зачем?

- Посмотри чего-нибудь в холодильнике, под закусь дай, - Илья убрал бутылку в карман брюк. – С Кузьмичом сейчас немного посижу и приду.

- Чего это он, на ночь глядя-то? Опять что ли?

- Опять-опять. Нарежь сала и огурчиков положи.

Окончание в следующем номере…