В июне Геннадий Селезнев возвращался из лесу на велосипеде. Он ездил за грибами и ягодами и набрал целую корзину. Там в лесу, к нему привязалась собачонка, судя по ошейнику, потерявшаяся. Этот маленький комочек шерсти с глазками- пуговками бегал по пятам и кидался с диким лаем на каждую птицу и белку. А потом, виляя маленьким хвостиком, что вот, мол, она какая молодец, подбегала к Геннадию. Собачка не отходила от него ни на шаг и все мешалась под колесами.
Геннадию было за шестьдесят. За свою молодость он исколесил всю Россию и ближнее зарубежье. А старость свою теперь встречает в маленькой деревушке. Его избушка находилась на окраине, почти у самого леса. Жил он один. Жену схоронил семь лет назад, а единственный сын жил в соседней деревне. Да и тот отца почти не навещал. Редкий раз зайдет в гости, да и то, чтобы спросить денег. По хозяйству отцу никогда не помогал, а с шеи с его «не слазил».
Сын пил и всегда нуждался в деньгах, а пенсия у старика была небольшая. Сколько раз он ругался с сыном, но отказать ему не мог. В деньгах Геннадий особо не нуждался, все было свое: и молоко, и яйца, и сало с мясом, и овощи с фруктами. Но все равно, чтобы деньги уходили на вино, было жалко. Ведь сам за свою жизнь он ни капли в рот не взял, работящим был, целеустремленным. А вот сын, Никитка, эх, и в кого он такой?!
… Собачонка проводила Селезнева до самого дома. Все бежала за ним и лаяла то на колесо его велосипеда, то на других собак, когда въехали в деревню. Геннадий посмотрел на собачонку, что весело прыгала у его сапог.
- Все-таки не отстала, – улыбнулся старик и покачал головой, – Ну, заходи. Вот здесь я и живу.
Он открыл калитку, и собака бросилась во двор. Тут же раздался визг и гам. Куры кудахтали и носились по двору, а «гостья» с лаем бегала за ними. И тут появился петух. Красный гребень горит, как огонь, грудь - колесом, увидел незнакомца-хулигана, накинулся на него, и давай клевать в спину. Собака с визгом скинула с себя драчуна и отбежала в сторону, не переставая лаять.
- Ах, ты, негодница! – нахмурил брови хозяин и взял ее на руки, – да разве так поступают в гостях?!
Поставив велосипед в сарай, он ушел за дом и присел на лавочку, под самой яблоней. Отпустил собачонку на землю и закурил.
- И как же тебя зовут?
Собака лежала на траве и чесала за ухом.
- Лайма, Фишка,- стал перечислять Геннадий, - Жучка …
Услышав кличку «Жучка», собачонка вскочила на лапки и завиляла хвостиком.
- Жучка?! – повторил Селезнев, и та еще радостней завиляла хвостом, – Жучка, Жучка… Значит, Жучка.
Старик взял ее на руки и стал покачивать. Собачка радостно скулила и виляла хвостом.
- Ты, наверняка, проголодалась, пошли в дом.
Миски у него никакой не было, и пришлось налить молока в тарелку. Жучка и вправду была голодна, это было видно, с какой жадностью она пила молоко. Затем, опустошив тарелку, собака по-хозяйски отправилась к печке и легла там спать.
Вечером Геннадий, как всегда, подоил корову, загнал кур в сарай, и, накормив собаку, посадил ее на веревку. Долго же она не давала ему спать. И лаяла, и скулила, и визжала. Все-таки пожалел ее старик и впустил в дом. Та радостно кинулась к уже облюбованному месту у печки.
Так и осталась Жучка жить у него в доме. А с ней старику и не так скучно было. И поиграет с ней, и поговорит, и сказку даже расскажет на ночь. Собачонка оказалась умной, в доме не пачкала, кур гонять перестала, а на чужих лаяла. Зато от Геннадия - ни на шаг, была его хвостиком. Хозяин - в магазин, и она с ним, он - в лес, и она туда. Полюбил ее старик сильно, всем сердцем полюбил, как родную.
Но однажды осенью Селезнев услышал под окном лай. Жучка на кого-то громко лаяла и не впускала в дом. Геннадий выглянул в окно и увидел сына Никиту. Он вышел во двор и, отогнав собаку в сторону, впустил сына. Никита был пьян. Геннадий очень не любил, когда сын приходил к нему в таком состоянии ...
- Дай денег, отец, – произнес тот своим обросшим подбородком.
- Раньше ты сначала спрашивал, как я поживаю, а только потом брал деньги, – тихо сказал тому отец.
- Ой, вот только не надо. Не начинай, – завопил сын. – Дай денег, да пойду я. Хреново мне. Слышишь, хре – но - во.
- А кому сейчас легко? Пить надо меньше, – ответил старик.
Здоровый мужик просил у отца денег, скулил, как блохастая собака, и угрожал, и снова скулил. Но Геннадий отвечал ему отказом. Уж очень надоело ему все это терпеть. Пришел бы сын трезвым, он дал бы ему денег. А тут…
- Не дашь денег, забудь, что у тебя вообще есть сын! – крикнул в ярости Никита и развернулся у порога, – Дашь?!
Старик промолчал.
- Сдохнешь - не прийду, старый жмот! – крикнул сын на отца и выскочил на улицу. Там во дворе на него стала лаять Жучка, снова увидев пьяного незнакомца.
- Пошла вон, псина! – и Никита со всей злобой пнул собаку сапогом по животу. Та взвизгнула и упала на траву, жалостно скуля.
- Жучка, Жучка,… Жученька! – подбежал к ней Геннадий.
Собачонка скулила у него на руках. По седой щетине старика, покатились большие слезы.
- Все будет хорошо, все будет хорошо. Заживет, заживет, – шептал он собаке.
Геннадий занес ее в дом и положил на коврик у печки. Он давал ей мяса и молока, но та не ела. Жучка смотрела на старика печальными глазами и тихонько поскуливала от боли. Геннадий всеми силами пытался ей помочь, хоть как-то облегчить боль.
Вечером собака умерла на его руках. Но старик продолжал её гладить и разговаривать с ней. Он знал, что где-то там далеко она все равно его слышит, и поэтому подбирал самые ласковые слова, глотая крупные и горькие слезы…
comment closed