Четыре года минуло, как Васильевна попала в больницу с инсультом. Ещё тогда врачи обнадёжили, да и сама верила, что со временем полегче станет, чтобы хотя бы до умывальника самой добираться. Но месяц шёл за месяцем, а улучшения не намечалось. Уж сколько надежд растаяло, сколько было дум передумано, но как сразу не смогла встать на ноги, так и по сей день приходилось мириться с болезнью. А ведь как хотелось бы в церковь сходить, или к родственникам в деревню съездить, или хотя бы до лавочки у подъезда добраться. Пять минут побыть на вольном воздухе. Больше и не надо — чего зря людям глаза мозолить. Но и минутки она не была на улице за четыре года. Только и знала, что творится там, через своё зеркало.

Улочка у них тихая, без магазинов, и за все эти годы Васильевна изучила всех прохожих, потому что все они жили в одном с нею доме. Когда-то она знала всех жильцов по именам, потому что вместе с ними работала в одном вагонном депо, но потом ровесники подобрались, а молодых разве упомнишь... Зато знала, кто пойдёт, когда, с кем - весь тротуар как на ладони. И не беда, что всё виделось отрывочно, не до конца, но и это занятие отвлекало от тяжёлых мыслей, от сознания своей беспомощности и, чего скрывать, ненужности. Как она устала от этого! И дочь, конечно, устала. Хотя ничего не говорит, но по ней видно, что страдает. Даже исхудала в последнее время, особенно когда поменяла работу, чтобы побольше с матерью находиться, потому что на мужа надежда плохая, а о сыне и говорить нечего. Двенадцать лет. Только и помощи от него -принести бабушке попить, когда никого нет. Поэтому, что ни говори, пользы теперь от Васильевны никакой - сплошная морока. Это только здоровая да сильная всем была нужна, даже старшим сыновьям до последнего дня помогала. А сейчас редко когда придут: и один, и второй. Хотя бы забрали к себе на месячишко - дали сестре отдохнуть, но нет - не заикнутся - жён берегут. Те, когда в гости приедут, внимательные, конечно, - чего зря говорить, - но ведь нетрудно побыть внимательной час, другой. Вот попробуй-ка день за днём! Может, поэтому дочь и ремонт затеяла, чтобы хоть как-то сменить обстановку. Правда, Васильевну это всё равно обижало. «Ремонт, значит, им дороже. Спешат куда-то? Вот померла бы - тогда и делали, что хотели», - думала она, поневоле обижаясь на всех.

Дочь и прежде заводила разговор о ремонте, но всё равно известие о нём застало Васильевну врасплох.

- Всё, на следующей неделе начинаем! - однажды сказала Лена, протирая от пыли зеркало, и укорила: - Сколько будем держать эту рухлядь?! Ты бы посмотрела, как сейчас люди живут!

— Куда уж мне...

— Жалко, что не можешь... Даже наши соседи-пенсионеры жалюзи на окнах повесили! А подруга евроремонт сделала!

— Это Настя, что ли? Она ведь в банке работает. Разве за ней угонишься. Ты, может, такой же хочешь?

- Были бы деньги - сделала, - вздохнула дочь, - а пока обойдусь чем-нибудь поскромнее... Ведь для тебя стараюсь - пятый год лежишь! Самой-то не надоело на одно и то же смотреть?!

- Привыкла, - вздохнула Васильевна и не стала более говорить на эту тему. По опыту знала, что в такие минуты лучше промолчать, притвориться спящей,тогда дочь сразу оставляла.

Васильевна закрыла глаза и действительно захотела, чтобы Лена ушла, потому что подступали слёзы, а показывать их не хотелось и удержать не хватало сил, которых и без того почти не осталось даже в её крупном теле. За дородность Васильевну редко называли по имени - всегда по отчеству. И пошло это от её покойного мужа, не удавшегося ростом, и поэтому, наверное, всегда называвшего её вроде бы уважительно, но с оттенком едва заметной насмешливости. Это передалось и детям, статью уродившимся в отца и во многом сохранившим его привычки. Даже невысокий зять - словно специально подыскался под их семью... Выплакавшись, Васильевна немного успокоилась, привычно заглянула в зеркало, словно за короткое время на улице могло что-то измениться. Ничего там, конечно, не изменилось: всё тот же распускающийся куст черемухи, полоска асфальта и угол здания, за который убегал тротуар... Меняются лишь времена года да одежда на людях, в зависимости от сезона.

Ремонт начали с кухни. Зять два дня настилал какой-то особенный пол, а старый линолеум отвёз в гараж. Хотя дочь и объяснила, как будет выглядеть кухня после ремонта, но Васильевне всё равно трудно было представить. Прежде-то, когда сама хозяйничала, каждый уголок знала, каждую занавесочку, а теперь вместо занавесок собрались жалюзи цеплять. Ей хотя и объяснили, что жалюзи - это полоски из лёгкого металла, но как она ни пыталась представить - всё-таки в глазах стояли рогожи; и было ей не понять, как это можно на окна рогожи вешать?!

Но слушать её никто не захотел, а если она и высказывала свои замечания, то, соглашаясь, всё-таки делали по-своему. Как, например, просила буфет не выбрасывать, а всё равно выбросили - мол, места много занимает! А ведь какой был удобный: что ни убери - под руками не мешается. Нет, сделали по-своему: вместо буфета полок итальянских навешали. Дочь с кем по телефону ни поговорит - всем об этих полках рассказывает. Будто ничего на свете важнее нет. И ещё об решётках на окна: мол, надо бы поставить, а то - первый этаж, от греха подальше... А Васильевна как услышала о решётках, то  вздрогнула: «Как в тюрьме теперь буду сидеть!»

После кухни начали ремонт в маленькой комнате. И там не обошлось без ревизии. Диван им не понравился! Мол, старомодный. Зато крепкий. Служил двадцать лет и ещё столько бы прослужил! Да разве они понимают. Им подавай современный, с американской обивкой, да раскладной - будто в комнате танцы устраивать собираются. А на вторую ночь их раскладной диван начал скрипеть на всю квартиру. А они и не замечают ничего. Будто так и надо. Или просто стыдно признаться, что ошиблись. После ремонта в большой комнате, из которой, на счастье, ничего не выбросили, принялись за спальню, где обитала Васильевна.

- Вы хоть зеркало-то пожалейте, - попросила она дочь, когда зять начал выдергивать из стены крючки, на которых зеркало висело.

А Лена словно не слышала: ничего определенного не сказала, а словами «Всё нормально будет» - показала нежелание прямо говорить о своих планах. «Бог с вами, - подумала Васильевна, - если уж мать родную слушать не хотите, тогда и говорить не о чем!» Теперь Васильевна более переживала не за дочь, а за зеркало, словно оно было живым существом.

Окончание в следующем номере…