- А её едят? - спросил я у Олега, когда он брезгливо пнул рыжевато-охристую птицу с длинными жёлто-зелёными ногами, плетьми лежащими на траве.

- Что-то не слышал, - ответил приятель неуверенно и сморщился, будто его заставляли есть эту самую цаплю: - Точно - не едят. Мне кто-то говорил, что цапли дохлятину жрут!Я начал разглядывать птицу, которую так близко никогда не видел, а Олег, осмотрев стволы ружья, обиженно вздохнул:

- Только патрон зря сжёг!

Хотел спросить, зачем он застрелил безобидную птицу, но не спросил, постеснялся. Вспомнилось, как собирались на охоту, как он расхваливал здешние места, хотя ничего примечательного в безлесных берегах реки я не увидел... А по его словам выходило, что лучше, чем «охота у свояка», ничего нет на свете.

Вместе мы работаем недавно: стоим за соседними станками в ремонтном цехе. Он перевёлся из филиала, причину перевода я не знал, да это и неважно: главное, он - охотник. Охотник заядлый, опытный, что для меня, начинающего, заманчиво вдвойне. Это, наверное, и сдружило нас. Хотя первое время я не понимал, почему Олег тянется именно ко мне, но потом догадался: не противлюсь его болтовне - а заливать он мастак. Вот смог же меня убедить, что поохочусь всласть... Однако за всю зарю мы ничего не добыли, только тощая цапля согнулась на траве.

- Отволоку свояку, - скрипуче сказал Олег, - собаке отдаст.

Он затолкал неуклюжую птицу в рюкзак, а когда возвращались в деревню, передумал и моргнул по-свойски:

- Чучело набью, буду гостей пугать!

Но заняться птицей сразу у него не хватило времени, а скорее - желания. Потому что, вернувшись с охоты, он уговорил свояка сделать из яблок домашнее вино. Олег не поленился слазить на чердак и подал оттуда три огромные, пыльные бутыли. До обеда они со свояком - молодым, сонным мужиком - провернули на мясорубке ворох яблок. Мне в этой затее отводилась самая скучная роль: я вырезал у яблок гнилые бока и бросал в эмалированный таз, ощерившийся сколотыми краями. Пообедав, Олег вспомнил о цапле, но от неё стало попахивать, и он выбросил птицу в овраг, потому что пришла пора собираться на вечернюю зарю. Пока собирались - начался дождь, да сильный, с пузырями, будто стояло лето, а не конец сентября. Свояк завалился спать, а мы с Олегом стали ждать окончания дождя. Проснулись глубокой ночью. Сонные, начали собираться и, забрав резиновую лодку и ружья, отправились на реку.  Вместе с дождём пришло похолодание, и теперь от реки исходил густой туман. Было интересно и жутко идти в сплошном «молоке». У меня, потерявшего в тумане ориентацию, вдруг родилось удивительное чувство: сделалось тревожно оттого, что идём в другую сторону ... И тем неожиданнее было оказаться на месте - даже чуть не оступились в воду, но нас задержали камыш и осока, росшие вдоль берега. Мы похрюкали насосом, надувая лодку, и стали дожидаться рассвета: Олег скрылся на лодке в камыше, а я замаскировался на берегу.

Рассветало так незаметно, что от постоянного напряжения устали глаза. Я больше доверялся слуху, надеясь услышать свист крыльев, но близко утки не подлетали, а те, что проносились чуть дальше, в тумане видны не были. От сырости и холода я мало-помалу к охоте остыл, ружьё повесил на плечо…А тут ещё привлек внимание паучок, возившийся на росистой метёлке камыша. У паучка, видно, что-то случилось неладное, он бегал по метелке туда-сюда, словно искал что-то. К тому же, мое внимание что-то отвлекало. Это походило на наваждение. Я отворачивался от суетившегося паука, закрывал глаза, но, открывая их, снова и снова видел «мешавший» предмет, находившийся у самой воды на одной мысленной линии с паучком. До предмета было метров тридцать, и в тумане он напоминал корягу, темнеющую в камыше. По-прежнему наблюдая за паучком, я нет-нет да посматривал на предмет и чувствовал, что это необычный предмет - он шевелился, и не шевелился даже, а еле заметно менял положение. Мне ещё что-то мнилось до тех пор, пока туман немного не рассеялся. И тут я догадался: это охотящаяся цапля! Едва сделав открытие, я забыл о нём, потому что услышал уток. Два чирка - свист крыльев услышал раньше, чем увидел их самих, - нацелились на полянку чистой воды. Я привычно дернулся, хватаясь за ремень, и этого резкого движения оказалось достаточно, чтобы спугнуть цаплю. Она подпрыгнула и, стреканув по камышу округлыми крыльями, стала набирать высоту. Летела цапля тяжело и заполошно, испуганно вытянув шею: отвислые ноги, казавшиеся привязанными, ей явно мешали. Вдруг мысли смешались, когда я сообразил, что птица полетела в направлении на Олега.

- Это цапля! - крикнул я в туман. - Не стреляй!..

Но слов моих Олег не слышал, и цапля, сложившись комком, рухнула в заросли... Одновременно с этим словно из дальнего далёка я услышал выстрел.

В это утро охотиться я больше не мог. Сразу ушёл в деревню, собрал рюкзак и, распрощавшись с удивленным Олеговым свояком, отправился на шоссе дожидаться попутку, потому что не было сил возвращаться с Олегом в одной машине. Только сказал на прощание хозяину, чтобы не волновался:

- Всё нормально...

В этот момент я с удивлением подумал, что забыл имя «свояка», совсем не представляю его жену: она постоянно гремела в кухне посудой. А пока дошёл до шоссе, запамятовал и название деревни, да и не хотелось ничего запоминать.

Вернувшись в город, я несколько дней ходил сам не свой. Через неделю-другую немного отмяк, во всяком случае уже не так злобно смотрю на Олега. Только теперь мне почему-то постоянно кажется, что вместо него за станком стоит кто-то другой: с длинным клювом, чёрным хохолком на вытянутой голове, по-стариковски согнутенький на длинных тонких ногах. Это наваждение не проходит и тогда, когда Олег изредка подходит и что-нибудь пищит по-птичьи, например:

- На русаков не собираешься?.. А то -свояк пишет - вино-то вовсю фурчит...

В таких случаях я теряюсь и не знаю, что ответить Олегу, на каком языке говорить с ним, и всякий раз неопределенно пожимаю плечами.